Tе, кому инстинкт самосохранения нашептал отказаться от рулетки с волнами, утешаются видом синеногих олушей, которые лишь тут да на Галапагосах и водятся. Что их сюда приманило — загадка, потому что лишь недавно Мариетас были объявлены заповедником под опекой ЮНЕСКО и людям запретили высаживаться на них, а до этого острова использовались мексиканскими ВМС для прицельного бомбометания. Сегодня даже рыбачить в их акватории нельзя, потому что в зимние месяцы в заливе Бандерас мамы-киты учат самостоятельности малышей по тонне весом перед долгой дорогой к побережью Аляски. Папы-киты плавают вокруг и тоже фонтаны пускают, но при этом, как объяснил гид, они отцы не биологические, а вольноотпущенные из других семей, чтобы защищать чужую самку и ее детеныша от других самцов. У китов наблюдаются неожиданно высокие отношения.

Тихоокеанское побережье штата Наярит тянется на 200 км на север от туристского курорта Пуэрто-Вальярта в штате Халиско, который, в отличие, например, от Канкуна, сохранился более душевным и патриархальным. 
На Пласа-Принсипаль (Большая площадь) в тени церкви Девы Гваделупе по воскресным вечерам танцуют пожилые пары, а днем между модерновых скульптур на набережной Малекон местные ходят босиком. А ведь Пуэрто-Вальярта показалась на туристском горизонте полвека назад! Началось с того, что режиссер Джон Хьюстон в 1964 году решил снимать в безызвестной тогда деревушке «Ночь игуаны» с Ричардом Бёртоном и Авой Гарднер. Когда проведать Бёртона прилетела Лиз Тэйлор и они, вслед за Хьюстоном, купили там домик, Пуэрто-Вальярта уже было суждено навсегда выйти из тени. Название «Долина гринго» точно указывает происхождение последовавшей затем волны почитателей, которым сегодня в ресторане «Сеньор Фрог» под полулитровые фужеры с маргаритой предусмотрительно кладут картонные кружки с советом: «Запишите здесь, пока еще помните, как вас зовут и где вы остановились».

И хотя из штата Халиско проистекают самые известные марки мексиканской текилы, Наярит славен «карманными» заводиками, как, например, тот, что принадлежит дону Альберто Мирамонтес из Ахуакатлана, по-простому сказавшему мне в телефон: «Приезжайте ко мне домой, я вас угощу, а моя донья вас и покормит». Закусывая текилу сочными ломтиками хикамы, я узнал, что пью символ национального единения, что голубая агава, из сока которой гонят текилу, вызревает по меньшей мере восемь лет, прежде чем «химадор» (так зовут специального работника) срубит ее тесаком на конце длинной палки. «Пока ты восемь лет ходишь за агавой, поди предугадай, какая будет конъюнктура на рынке текилы, когда она, наконец, созреет!» — добродушно сетовал Дон Альберто. Но на качественный продукт всегда есть спрос. От своего отца дон Альберто унаследовал не только производство, но и полное пренебрежение к маркетингу: «Зачем мне искать покупателей, если они сами ко мне идут?» Его текила полностью лишила меня аргументов против.

От разудалой Пуэрто-Вальярты, да и от остальной Мексики, оконечность полуострова Пунта-Мита в получасе езды отгорожена шлагбаумом, чтобы никто не побеспокоил сестер Кардашьян, Рианну, Леди Гагу или Бритни Спирс. Пунта-Мита — это что-то вроде Рублевки штата Наярит. Звезды заглядывают сюда не только затем, чтобы расслабиться, но и чтобы поработать: здесь у моря снимали несколько сцен с Джоди Фостер и Мэттом Дэймоном для фильма «Элизиум. Рай на земле». И действительно, на полуострове насадили такой пышный ландшафт, что он может без усилий послужить для натурных съемок садов Эдема. Надо только придумать, куда спрятать вездесущих гольфистов.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Отель Four Seasons появился в Пунта-Мите первым. Помимо всяческих достоинств, присущих отелю такого уровня, в нем, единственном отеле в этой сети, есть культурный консьерж. На этой должности уже 14 лет служит Энрике Алехос, эрудиции которого хватает, чтобы гости постоянно узнавали про Мексику что-то новое. День он может начать с дегустации горького шоколада и лекции об олмеках и майя, первыми распознавших прелести какао-бобов, затем перей­ти к экскурсу о происхождении текилы, разные сорта которой тут же даст отведать, и закончить день созерцанием созвездий, которые надегустировавшийся текилой народ распознает даже без вмешательства мощной оптики. На следующий день с утра он поможет постояльцам освоить азы испанского, а на закате будет дирижировать выпуском в море черепашек, которые вылупились в инкубаторе при отеле. 
Морских черепашек Four Seasons выращивает, чтобы дать постояльцам почувствовать себя экологически сознательными мелиораторами планеты. Действительно, за ту пару минут, которые вы держите в руках беспомощное, сучащее плавниками существо, возникает вера, что, выпустив его в океан, вы остановите всемирное потепление. А черепашки, не вдаваясь в экологические премудрости и повинуясь инстинкту, резво семенят к воде. Дочка все боялась отпустить на песок свое подопечное земноводное, потому что над пляжем нарезали круги фрегаты, видевшие в сентиментальном мероприятии возможность поужинать. Энрике предложил Белле идти за черепашкой до самого прибоя, и девочка, не вмешайся родители, наверное, поплыла бы за ней. 

За пределами пятизвездного комфорта нас ждали сюрпризы компактного, но разностороннего штата Наярит. Горы Сьерра-Мадре подходят к самому океану, и на пляжи деревни Саюлита накатывают ровные волны в самый раз для начинающих серфингистов. Неподалеку дремлет вулкан Себоруко, пофыркивая фумаролами посреди лавовых полей. Есть тут и горное озеро в Санта-Мария-дель-Оро, есть колониальные городки Сан-Блас, откуда началась колонизация Калифорнии испанцами, и Компостела, где мало что изменилось за последние 70 лет, и пока ковбои-ранчерос помоложе прицениваются к сделанным вручную седлам и сбруе, ранчерос постарше, все как один в стетсонах, усаживаются в тенечке у фонтана перед церковью посудачить о былом.

Мало кто добирается до островной деревни Мескальтитан; дороги туда нет, надо пересаживаться на лодку и плыть по протокам в мангровых зарослях национального парка мимо застывших в пугающем зевке крокодилов под три метра длиной. По плану деревня являет собой круг, поделенный улицами на четыре четверти. Живет в Мескальтитане менее 2 тысяч человек, занимаются они промыслом креветок, из которых, помимо прочего, делают нежнейший паштет. Машин на островке, естественно, нет, двери домов нараспашку, дети играют на улице, родители дремлют тут же в гамаках. Мило, идиллично, но не более того.
И только зайдя в скромный исторический музей на центральной площади с церковью Петра и Павла, удивлявшей соседством чересчур окровавленного Христа и до неприличия сексапильной Мадонной, я узнал, что нахожусь в мифическом Ацтлане, исторической родине ацтеков. Именно тут верховному жрецу привиделся сидящий на кактусе и пожирающий змея орел, что было истолковано как знамение свыше — сниматься с насиженного места и двигаться на юг. Проскитавшись более 200 лет, в 1325 году ацтеки основали Теночтитлан, на месте которого сегодня раскинулся Мехико Сити. План Теночтитлана один к одному повторяет Мескальтитан.
Теперь уже с другим чувством я ходил по кольцевым улицам с высокими тротуарами — в сезон дождей Мескальтитан превращается в мексиканскую Венецию. В сухое же время года пройти можно было лишь по середине улочек: тротуары были покрыты сушащимися креветками и рыбой, между ними ходили коты, либо все очень сытые, либо отличающиеся завидной выдержкой. Из открытых дверей доносился на полной громкости диалог из очередной «теленовеллы» (так в Мексике называют мыльную оперу), цепко держащей в своих сетях домохозяек и наполняющей древний Ацтлан страстями современной мелодрамы. Из музейной экспозиции было не очень ясно, что же еще, помимо ниспосланного жрецу откровения, побудило ацтеков уйти из такого уютного места, и я спросил об этом у латавшего сети дядьки. «Наверное, достали тут всех эти кровожадные дикари, вот и предложили им убираться на все четыре стороны», был ответ простого работящего человека.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Чтобы посмотреть, как живут потомки ацтеков сегодня, мы отправились к уичолям. Это племя, спасаясь от испанских конкистадоров, забралось в горы Сьерра-Мадре, что тянутся вдоль тихоокеанского побережья Мексики, и сегодня уичолей осталось на свете около 35 тысяч. Ривьера-Наярит, восходящая звезда мексиканского туризма, от уичолей сравнительно недалеко — сначала два часа на машине, а потом еще 20 минут по реке на моторке. Еще вчера я предавался дайвингу и — вот новинка среди водных развлечений! — флайбордингу (к ногам привязывают водометы, и ты Афродитой поднимаешься из морской пены, которую сам и взбиваешь), а теперь шаман (маракаме) заплетающимся языком (по причине пристрастия к кактусу пейоте) бормочет надо мной и дочкой древние заклинания. 
Галлюциноген пейоте для уичолей — важный культурно-религиозный инструмент, помогающий общению с богами. «Всё знание о невидимом мире я получил благодаря пейоте. Пейоте научил меня лечить людей», — через переводчика объяснил нам шаман, которого пейоте еще не успел обучить испанскому. Несколько раз в год он уходит собирать кактус на север страны, но с каждым годом находить его становится все труднее: поторчать от пейоте в Мексику приезжают со всего мира, а кактус растет очень медленно. Уичолям пришлось даже воззвать к правительству, мол, пейоте — это наше всё, без пейоте мы исчезнем, и теперь промышлять пейоте разрешено только маракаме, а всех остальных ловят и штрафуют. 
Моя семилетняя Белла не понимала, зачем нетвердо стоящему на ногах и дурно пахнущему шаману нужно обмахивать ее кисточкой из перьев и обносить дымком. Но без церемонии очищения нас в деревню к уичолям не допускали; мало ли какой негатив мы можем протащить с собой из мира дайвинга и флайбординга. Поэтому шаман пел над нами про папу-солнце и маму-океан и жег травы и цветы, чтобы сделать нас безвредными для уичолей. Время от времени он выходил за порог отряхнуть с перьев нашу невидимую скверну, и тогда моя дочка, так и не осознавшая важность момента, шептала: «Папа, он давно не мылся!»
Завершив процедуру, шаман по громкоговорителю оповестил жителей деревни, что сегодня к ним в гости пожаловали толстые кошельки, и  к нашему появлению на местном рынке лотки ломились от поделок из разноцветного бисера. Расшитая одежда на самих уичолях смотрелась очень стильно и гораздо органичнее браслетиков и безделушек, но продавать ее у них не поднималась рука — на вышивку одной блузки мастерица тратит несколько недель. Напоследок нас позвали в хижину показать, как живут уичоли. Запасы кукурузы на земляном полу и стены из необожженного кирпича «адобе», к которым проволокой была привязана крыша из шифера, вызывали обычную при посещении таких мест мысль: хотят ли сами аборигены так жить или вынуждены... «А не унесет ветром крышу?» — спросил я у хозяйки. «Крышу нам по федеральной программе установили», — уклончиво ответила женщина. 
Ее дочка играла с черным, как смоль, котенком, и моя к ней присоединилась без церемоний, как это обычно бывает у детей. Глядя на то, как быстро нашли общий язык девочки из разных миров, я в очередной раз подумал, что приехать в Наярит и прогулять неделю школы было правильным решением.